« Назад
КЛОП ЖИВ!
 Можно жить от аванса до получки, от стакана до бутылки, от блондинки до брюнетки, от съезда до митинга и так далее. Давайте попробуем мерить время явлениями искусства отечественной жизни: замечательными выставками живописи, волнующими кинофильмами, концертами незабываемой музыки...
Позвольте, а где их взять? – остановит меня знающий читатель. – Чернуха у нас не переводится круглый год, порнуха имеется своя и привозная, "туфтой" хоть завались, лапшу вешают, а вот шедевров новых покамест не наблюдается.
А вы были на "Клопе" в Минском театре музкомедии? По Маяковскому? Неужто шедевр?
Честно говоря, мы настолько не избалованы просто приличной работой, что это звучное словосочетание не знаем, куда и прилепить. Вера в шедевры повышается обратно пропорционально количеству халтуры. Такой вот закон Бойля-Мариотта для всех свободных искусств, включая телевидение.
Сознание общества до краев заполнено политикой. Мы делимся на партии и группировки прямо на глазах, как школьная знакомая инфузория туфелька – на клетки. Велик, должно быть, соблазн, сделать спектакль-агитку белого или черного колера и занять почетное гостевое место у одной из многочисленных баррикад, как раньше – в президиуме.
Режиссер Вячеслав Цюпа, ставя пьесу Юлия Кима с музыкой Владимира Дашкевича, не стал давать нашей истории выводы и оценки, скроенные сегодняшним днем.
Каждая ушедшая эпоха – сфинкс, задающий потомкам загадки о самое себе.
Вот перед нами две пьесы Маяковского, отразившие закатные мгновения нэпа. Сам поэт говорил о них просто. Про одну – "разоблачение сегодняшнего мещанства", про другую – "бьет по бюрократизму... агитирует за горизонт, за изобретательскую инициативу". Почему же Маяковский не ограничился голым лозунгом "Долой мещан и бюрократов!", а написал развернутые пьесы, в которых вылепил этих людей и вдохнул в них жизнь? Потому что человек обычно на несколько порядков интереснее и сложнее любого лозунга и ярлыка. Созданные поэтом персонажи допускают взгляд на себя с различных точек зрения – каждый читатель и зритель может и должен иметь собственную.
За что хочется назвать спектакль умным? Его творцы понимают блестящий словесный материал Маяковского по-своему, никому не угождая и как бы подчеркивая, что искусство – не дама легкого поведения, чтобы навязываться, и не археолог, который раскопает курган и разложит черепки и кости в систематическом порядке. Шесть с лишком десятилетий, отделяющих нас от "Клопа" и "Бани", – высота значительная, и есть опасность не разглядеть с такого Эвереста оставшиеся внизу детали. И справедливо в спектакле отброшены судейские интонации и позы.
Отсюда неожиданность постановки: Клоп – совсем не Иван Присыпкин. Главный герой здесь оправдан за неимением состава преступления. Да, он дезертирует из своего коллектива. Но только потому, что безгранично от всего устал. Надоела вечная неустроенность переполненного общежития. Его товарищам мерзкая обыденность также осточертела. Но они согласны потерпеть, чтобы в светлом будущем шагнуть в благополучие всем вместе. Ивану же невмоготу. Он весь в мечтах об удивительной красивой жизни для себя и любимой в новой квартире с зеркальным шкафом. Что здесь плохого? Литейщик Козырев из стихотворения Маяковского был счастлив, впервые вымывшись в собственной ванной. Предательство Присыпкина выглядит как внезапный побег, бросок очертя голову куда-нибудь подальше от "железной поступи рабочих когорт" в человеческий мир, где танцуют, смеются, носят красивую одежду с галстуком, слушают рояль...
Иван в спектакле – глубже, лиричней, чем у Маяковского. Ему веришь в большей степени благодаря талантливому исполнению роли Григорием Хариком. Присыпкин – стопроцентный пролетарий, несомненно, воевал в гражданскую, по своей воле участвует во всех мероприятиях властей. На сцене он появляется под тяжестью громадного креста, видно, только что снятого с очередной церкви. Ассоциация с несением своего креста на Голгофу Иисусом очевидна. Начинается пародийный, фарсовый крестный путь Присыпкина – Пьера Скрипкина, пролегающий через шумную пьяную свадьбу в парикмахерской и прерываемый фатальным выстрелом в себя Зои Березкиной...
История развеянных грез? Пожалуй. Ибо в новом кругу Ивана встречает плохо замаскированное презрение к труду, продажность и равнодушие. "Культура Ренессанс" в виде "хорошего обхождения" – не более чем яркая упаковка дешевого товара. Присыпкин это понимает слишком поздно, лишь потеряв Зою Березкину. Тем больнее его душе, которую он изливает в отчаянно-тоскливой песне.
А где же тогда Клоп? Убежал, оставив только имя на афише? Нет, он существует, буквально пронизывая своим присутствием действие. Это энергичный полпред, празднующий свой заветный день абсолютной власти – Секретарь большого вождя товарища Лассальченко. Власть, только-только ощутившая свою беспредельность, предпочитает пока не прихлопывать людскую мелочь своей рукой великана, а, как клоп, вцепляться и сосать, сосать, впадая временами в буйный экстаз от сознания безнаказанности любого, самого немыслимого деяния. Секретарь отбросил за ненадобностью ширму нравственности. Ни к чему теперь заявлять о верности пролетариату-родителю. Он скручен и лишен голоса. Скучны всякие там рабочие "синие блузы" с их наивной чистотой и смешными идеалами. Даешь рок-н-ролл, нравы и зрелища времен Нерона и Калигулы – вот кто умел пожить!
Александр Кузьменков в роли Секретаря – это фейерверк блестящего сатирического спетого и сказанного слова, виртуозной эксцентрической пластики. С завидным мастерством и невероятной легкостью актер передает сложную суть своего героя, в котором сплавлены внутренняя холодность, хищный циничный эгоизм с цепкостью полуобразованного ума и непобедимым исполнительским шармом. На свадьбу Присыпкина Секретарь является в классическом балетном трико с подчеркнутым атрибутом пола, чтобы за желанный патент на право частного предпринимательства получить плату с самой невесты в любовном па-де-де с нею верхом на свинье. Если таков мелкий паразит, то каковы тогда крупные?
В спектакле есть что играть и петь даже в эпизодических ролях. "Клоп" убеждает, между прочим, что нет плохих актеров, зато встречаются никуда не годные сценаристы и постановщики. Всеми ролями здесь можно любоваться отдельно, как жемчужинками в ожерелье. Музыка В. Дашкевича просто хороша. Никакого психологического диссонанса не возникает между ней и поведением исполнителя на сцене, смыслом сюжетных ситуаций. Многие мелодические интонации как бы прирастают к отдельным словам и фразам.
Режиссерское построение – та река, в русле которой целеустремленно течет спектакль. Запоминаются детали, впечатляет общий замысел. Эмоциональный накал действия, усиливаясь, кажется, до предела актерских возможностей, срывается в звуко-световую картину яростной вспышки в жутком проблеске лазера сверхчеловеческих разрушительных сил.
Гибнет, подобно мифической Атлантиде, целая эпоха со своими романтическими надеждами, а с нею – горстка людей, героический десант к нам–оттуда, из прошлого. Над опустошенной землей в клубах адского серного дыма и вулканическом грохоте всплывает, как каменный астероид, мертвый лик Поэта. Бедный сумасшедший в полосатом балахоне бредет куда-то без цели, напевая свою сиротскую песенку. Это все, что осталось от полнозвучной симфонии голосов мира, провалившегося в небытие.
Но словно в подтверждение чуда – Клоп жив! Как ни в чем не бывало, нисколько не затронутый разверзшейся катастрофой, он деловито выбегает на сцену и начальственным тоном требует "прекратить это безобразие". Как говорится, кому война, а кому – мать родна. Клопы неуничтожимы – не в этом ли неутешительный итог отечественной истории?
Зрителя интригует важная деталь сценографии – появление огромного румяного яблока, постепенно сереющего до пепельного к финалу. Оно дает человеку не только наслаждение своим видом, вкусом... Это – плод райского дерева, символ торжества лета над зимой, победы жизни. "Обесцвечиваются" светлые чаяния тех чистых и восторженных, как дети, дружных людей в синих комбинезонах, которые одержимо трудились ради разумного и прекрасного завтра У них не получилось.
А у нас? Странным образом история повторяется. Опять перед глазами румяное райское яблоко...
Нина ЗЛАТКОВСКАЯ.
Фото Игоря МАКАЛОВИЧА.
Знамя юности. – 1991. – 17 дек.
|
