« Назад
"КАНКАН В УСЛОВИЯХ БЕСПРЕДЕЛА"
Не так давно Государственный театр музыкальной комедии БССР отметил свое двадцатилетие. Но в последнее время здесь думают не о юбилейных торжествах, а о том, как бы выжить. О проблемах театра в беседе с нашим внештатным корреспондентом рассказывает заслуженный артист БССР Григорий ХАРИК.
– За все эти годы в театре было много и хорошего, и плохого. Были взлеты, были падения, приходила и покидала труппу творческая молодежь. Но, по-моему, хорошего за все это время было все-таки больше, а где-то к концу 80-х годов театр стал, пожалуй, одним из лучших в стране. Подобралась группа единомышленников, работающих в определенном стиле, определенном эстетическом направлении, связанном с дирижером Лапуновым и режиссером Цюпой. И до сих пор театр, уже находящийся в очередном "застое", по инерции считается одним из ведущих. Мы создавали новый театр, и, по общему правилу, нам постоянно приходилось преодолевать дикое сопротивление. Кому-то в театре хотелось этой новизны, а кому-то – нет. Сочувствие мы находили на стороне – на всесоюзных фестивалях, на гастролях, у критиков. На наши спектакли стала приходить интеллигенция, коллеги из драматических театров. Для нас это лучшее, что могло быть. Но для тех, кому хотелось спокойно дожить до пенсии, для тех, кто утратил форму как физическую, так и вокальную, – для них, конечно, все это было ужасно, это было началом их конца. И поэтому они объединились и... оказались в большинстве. А большинство у нас, как известно, всегда побеждает...
– Конфликтные ситуации – обычное явление для любого театра. И, как правило, они серьезно тормозят творческий процесс. Тем более удивительно, что в это время в вашем театре появился такой, на мой взгляд, незаурядный спектакль, как "Клоп". Как вы можете это объяснить?
– Это была агония. Агония того направления, которое должно было вырасти, на которое многие театры в стране пытались даже равняться. Худрук Свердловского театра музкомедии Кирилл Стрежнев сказал об актерах, которые играли "Клопа": "Вы знаете, они не играют – они борются за существование". И мы, действительно, боролись за существование на сцене. "Клоп" появился вопреки всему. Потому что сопротивление, пережитое нами во время подготовки, во время выпуска и потом проката этого спектакля – было невероятным. Но в театре шел не только "Клоп". У нас, напомню, был поставлен и спектакль режиссера Р. Виктюка "Горе от ума", но его сняли, усмотрев на сцене политическую борьбу. Такие спектакли всегда раздражали. Они были погублены, задавлены нашей системой. Системой, которая за шесть лет перестройки не уничтожена.
– А вы считаете, что театр – в частности ваш – не нуждается в руководстве сверху?
– Нет, наоборот. Наш театр – государственный, а его иногда превращают в частную лавочку. То есть издается "гуманный" закон о том, что не надо, мол, мешать деятелям культуры, их творчеству, не надо ставить какие-то препоны... Но ведь законы-то издаются в Москве и рассчитаны на Марка Захарова, на Ефремова, на Виктюка – то есть, на людей совестливых, культурных, честных, талантливых. А исполняются эти законы на уровне режиссеров областных, городских, республиканских театров, которые этими качествами часто не обладают. Поэтому им власть давать нельзя. Все творческое руководство должно быть на договоре и заранее заявлять свою программу. А выполнив ее, режиссер или худрук должен либо уходить, либо как-то отвечать за то, что он сделал. А министерство должно, естественно, контролировать, иначе здесь будет беспредел, – что и творится, в общем-то, в театрах сейчас.
– Надо полагать, у вас немало претензий и к вашему нынешнему главному режиссеру Михаилу Гусеву, с которым вы вот уже три года, так скажем, не находите общего языка?
– Да, конечно. Я ушел из его спектакля "Биндюжник и Король". Это меня не устраивало со всех позиций – эстетических, творческих, каких угодно. Но, с другой стороны, я подписал договор с театром, значит, я согласен в этом театре работать и воспринимать то, что делает его главный режиссер. А почему это происходит? А потому, что другого театра в Минске нет, и чтобы мне работать творчески, я летаю в Свердловск за тысячу километров, где заключил контракт с театром оперетты.
– А у Натальи Гайды, видимо, не было такой альтернативы, поэтому она ушла из театра?
– Ну, конечно. Актер, который достиг определенных кондиций – и творческих, и возрастных, и моральных, – он уже не может все это выносить.
– А как в театре отнеслись к уходу Натальи Гайды?
– Было много недовольных, которые говорили: мол, надоело, что во всех спектаклях Гайда да Харик. Спихнуть их пора, молодых быстрей поставить, тогда народ пойдет. Ну, ладно – ушла Гайда, Харик стал в Свердловск ездить. А что изменилось? Зачем же нужно было убивать тот театр, который жил, пытался развиваться, привлекал к себе? Это не был театр элитарный. Все, кто хотел, там могли работать. Но для этого нужно было совершенствоваться, что-то делать, а не просто сидеть и говорить: "Я – король". Ну, а когда ушла Гайда, естественно, многие вздохнули свободно, потому что ушел тот эталон, на который приходилось равняться.
То же и с Александром Кузьменковым, который покинул театр одновременно с Н.В. Гайдой. Правда, сейчас Саша как будто потихонечку возвращается, заключил договор на несколько спектаклей. Но его отсутствие все равно ощущается, потому что он будоражил театр, к нему тянулась молодежь.
– Вы сказали, что подписали контракт со Свердловским театром, ездите туда. Я тоже очень люблю свердловскую оперетту. Это театр, где не только уважают поиск, эксперимент, но и чтят традиции. А чем еще отличается свердловская оперетта от минской?
– Вы знаете, еще совсем недавно мы могли собрать команду, которая "побила" бы актерский уровень нынешнего Свердловского театра оперетты. Совсем недавно. Но не сейчас. Но театральный организм Свердловского театра значительно совершеннее, чем наш. На порядок выше. Потому что там еще помнят то, что было когда-то, потому что там уважительно относятся к своим артистам. Там есть то, что называется ТЕАТР – от вешалки до музея. Там работали выдающиеся люди. И тени этих людей – Маренича, Вике, Духовного, Емельяновой, Дыбчо, Высоцкого, Коринтели – они ходят по этой старой сцене, по гримеркам этим примитивным, они присутствуют на спектаклях, в памяти людей, которые там работают по многу лет. Актриса Вике, которая являлась гордостью свердловской оперетты в 30-40-е годы, числилась в театре до самой смерти, до 80 лет. Это от величайшего уважения к актрисе, имя которой приносило когда-то невероятную славу театру.
– А с кем вам интереснее было работать – со Стрежневым в Свердловске или с Цюпой в Минске?
– Они абсолютно разные люди, поэтому сравнивать очень трудно. Стрежнев умеет идти на компромиссы, ладить с людьми, которые его окружают, хотя с каждым днем ему все сложнее это делать. Цюпа – более упрямый режиссер, невероятно талантливый, с огромной фантазией, режиссер, можно даже сказать, XXI века. Уровень его профессионализма невероятно высок. Он еще не раскрылся на сотую долю того, что мог, из-за того, что ему не дают ставить. Ну, а уход его из нашего театра можно назвать бегством. Я этого простить не могу, потому что он бросил тех людей, которые ему верили. Несмотря на страшное давление, которое на него оказывали, он мог остаться в нашем театре, и, я уверен, мы одержали бы победу. Победу творческую, когда направление осталось бы направлением, и мы бы доказали свое право на такой театр.
– Григорий Ильич! Так все-таки, что ждет Минский театр оперетты? Каковы ваши прогнозы?
– Если не произойдут никакие кадровые изменения в руководящем и актерском составе, если не будет пересмотрена контрактная система, театр ожидает полный распад. Сейчас должен быть только один критерий: высокое профессиональное мастерство режиссеров, дирижеров и актеров. Альтернативы нет.
ОТ РЕДАКЦИИ. Григорий Харик – артист, много сделавший для развития белорусской оперетты, и он, безусловно, имеет право высказать свою точку зрения о положении дел в Государственном театре музыкальной комедии. Вместе с тем, публикуя интервью с Г. Хариком, мы предполагаем наличие и других взглядов на происходящие в театре процессы. Наш собеседник был первым, кто решился во всеуслышание заговорить о будоражащих театр проблемах. Если его выступление станет поводом для серьезной дискуссии – это, наверное, пойдет на пользу и театру, и белорусской культуре в целом.
Ольга БРИЛОН.
Знамя юности. – 1991. – 15 марта.
|
