« Назад
АЛЕКСАНДР ЖУРБИН: "ТАКОГО Я ЕЩЕ НЕ ВИДЕЛ!"
Российский композитор поставил Белорусскому государственному музыкальному театру "пятерку с плюсом".
В последнее время театральную жизнь Минска оживило немало премьер. Но спектакль, появившийся в репертуаре Белорусского государственного музыкального театра, по праву можно назвать событием и даже театральной сенсацией. Речь – об "Орфее и Эвридике" Александра Журбина, "взорвавшем" в середине 1970-х сценические подмостки страны Советов. В отличие от других постановок авторы минского спектакля предложили публике театральное ноу-хау, этакий синтетический триптих – рок-опера-балет. Из оркестровой ямы выплескивается симфо-рок, а на сцене синхронно поют и танцуют два Орфея, две Эвридики и пары остальных главных действующих лиц. Такого еще не было! Даже создатель этого музыкального произведения Александр Журбин, специально приехавший в белорусскую столицу оценить новую постановку, сказал, что ему нужно некоторое время, чтобы все это осмыслить. А художественный руководитель русского драматического театра им.М.Горького Борис Луценко, также присутствовавший в зале, по доброму позавидовал коллегам и порадовался за них: "Они подняли такую махину! Это что-то невероятное…"
– Предпринят очень серьезный, я бы даже сказал, очень рискованный эксперимент, – отметил Александр Журбин. – Думаю, подобное сделано впервые. Раньше это произведение ставилось и как опера, и как балет – под фонограмму. Но чтобы одновременно от начала до конца спектакля каждая вокальная строчка дублировалась хореографией, как в зеркальном отражении, да еще под симфонический оркестр! Такого я лично никогда и нигде не видел. Все это настолько необычно и неожиданно! Я еще до конца не осознал увиденное, надо подумать, осмыслить, понять. Но вместе с тем даже по первому просмотру могу сказать, что достигнуто некое совершенно новое качество – переплетение хореографии и живого пения. И никакой фонограммы! Даже в лучшие свои времена "Поющие гитары", впервые воплотившие это произведение в жизнь, все равно в той или иной степени использовали фонограмму. И сейчас используют. Вообще, в России это больное место – все так или иначе выступают под фанеру. А здесь – стопроцентный живой звук! Очень смело. Потому что добиться хорошего звукового баланса, когда все играют вживую, очень тяжело, необходимо огромное мастерство. И оно здесь налицо.
Все исполнители блестяще справляются с поставленной задачей. Я очень удивился, узнав, что Алексей Гриненко, поющий Орфея, нигде не учился вокалу. А ведь у Орфея – сложнейшая партия. Когда я ее писал, думал, что никто не споет в таком диапазоне. Там есть такие ноты, как "ре" и даже "ми", которые для теноров никогда не пишутся. Но Альберт Асадулин, первый исполнитель партии Орфея, взял все ноты с легкостью. Он тоже, кстати, не имел музыкального образования, учился на архитектора. Бывают такие самородки.
Очень хороши в минском спектакле и Эвридика, и Хорон, и Фортуна, да и все остальные. И инструментовка сделана достойная. Кроме того, сейчас идут первые премьерные показы, а спектакль, как говорил Мейерхольд, окончательно вызревает только где-то к двадцатому показу.
– Ваша рок-опера "Орфей и Эвридика" ставилась в разных городах. Какая из постановок больше всех легла на душу?
– Пожалуй, самая первая, осуществленная Марком Розовским в Ленинграде. Может, потому, что это был мой первенец, а первенцев всегда любят особенно. В этом спектакле главные партии исполняли Ирина Понаровская и, как я уже говорил, Альберт Асадулин.
Но минский спектакль – совсем другой, он отличается и от харьковского, и от уфимского, и от второго питерского. На мой взгляд, это очень удачная работа, которой я поставил бы высокую оценку – "пятерку" или даже "пятерку с плюсом". И я очень рад, что это так, поскольку к Минску у меня особое отношение. В 1975 году именно минчане одними из первых увидели "Орфея и Эвридику". Творилось что-то невероятное: спектакль играли во Дворце спорта три раза в день на протяжении двух недель, и всякий раз был аншлаг. Для меня это было потрясение и откровение. И я в каком-то смысле считаю Минск своим родным городом, хотя никогда здесь не жил и бываю довольно редко.
– Столько доводилось слышать версий того, как родилась рок-опера "Орфей и Эвридика". Хотелось бы узнать об этом от вас.
– Когда в начале 1970-х появилась рок-опера "Иисус Христос – супер-зезда", все заболели этим произведением. Благодаря ему многие стали учить английский язык, в том числе и я. Наши композиторы хотели создать нечто подобное. Как-то раз я, автор будущего либретто Юрий Димитрин и тогдашний руководитель "Поющих гитар" Анатолий Николаевич Васильев собрались в моей маленькой комнатке в коммунальной квартире и начали прикидывать, на какую тему можно написать рок-оперу. Перебирали разные сюжеты: "Анна Каренина", "Мастер и Маргарита", "Как закалялась сталь"… И вдруг я, а следом за мной и Димитрин произнесли: "Орфей и Эвридика". И сразу поняли – это то, что надо. Потому что герой – певец, к тому же из греческой мифологии, что давало полную свободу для творчества: можно было писать все что угодно. Я подошел к пианино и тут же сыграл: "Орфей полюбил Эвридику! Какая старая история…" Васильев спросил: "Что ты играешь?" – "А это наша новая рок-опера…" Мелодия родилась мгновенно и живет до сих пор. Да и сюжет настолько вечный, что никогда не устареет.
– Вместе с вами на спектакле присутствовал Борис Луценко. Что связывает композитора и режиссера драматического театра?
– Я встречался с ним и в его театре, у нас есть одна задумка. Борис Иванович хочет поставить спектакль по пьесе известного французского драматурга Тома "Восемь любящих женщин". А я предложил ему поставить "Восемь любящих и поющих женщин". Все героини будут петь, как в фильме Франсуа Озона, снятом по этой же пьесе.
– Какие-то еще проекты в Беларуси намечаются?
– Состоялся разговор с руководством Национального Большого театра оперы Беларуси. В частности, обсуждалась постановка моей оперы "Униженные и оскорбленные" по Достоевскому, которую я написал не так давно. В России ее сейчас ставят сразу пять театров. Мне кажется, я написал оперу, которая может стать репертуарной. Это что-то в духе Чайковского или Рахманинова, такое давно не пишут. Последние 50 лет все ударились в авангард и не понимают, что давно зашли в тупик, дальше двигаться некуда. А я написал оперу с красивыми ариями, дуэтами, трио, хорами, решил вернуться к лучшим традициям русских классиков. Это не значит, что я ставлю себя в один ряд с Чайковским, просто хочу писать красивую музыку. Может, и в Беларуси когда-нибудь поставят мою оперу. Но о чем-то конкретном говорить пока рано. Зачастую все происходит спонтанно: вдруг звонят из какого-то театра и говорят, что собираются поставить такое-то произведение. Так, кстати, произошло и в случае с Белорусским государственным музыкальным театром. Позвонил его директор Алексей Николаевич Исаев и сказал: "Решили поставить вашего "Орфея…" Решили – и поставили. И это прекрасно! Так что, надеюсь, и в Беларуси меня что-то еще ждет впереди.
– Вы много лет провели за океаном. Востребованы ли там ваши произведения?
– В отличие от нас американцы в принципе не любят иностранцев и относятся к ним как к людям второго сорта. Это касается не только русских, но и итальянцев, французов, китайцев. Но могу похвастаться – недавно в газете "Нью-Йорк таймс" была напечатана статья о моей "Чайке", причем с весьма лестными отзывами. Про меня и мое творчество написаны тысячи статей, но эта дорогого стоит. Попасть на страницы "Нью-Йорк таймс" – заветная мечта всех американцев. Эта газета пишет только о чем-то значительном и выдающемся. Публикация в ней – сродни нашей Государственной премии. Моя "Чайка", кстати, скоро будет поставлена на Бродвее, она уже переведена на английский язык.
– До приезда в Минск вы наведывались в Америку. Снова возвращаетесь за океан или все же решили навсегда вернуться в Россию?
– Чем дольше живешь, тем лучше осознаешь, что нет ничего окончательного. Никогда не надо говорить слово "навсегда". Все может измениться. Пока я жил в СССР, думал, что никогда советская власть не закончится. Закончилась. Потом я долго жил в Америке и думал, что это тоже навсегда. Жизнь оказалась сложнее и мудрее моих житейских прогнозов. Сегодня я делю свою родину и, пожалуй, не могу однозначно сказать, что живу в России или в Америке. Вот пробыл месяц в США, занимался "Чайкой" и другими проектами. Но большую часть времени провожу сейчас все-таки в России, где у меня очень много работы. Написал музыку к телесериалу "Московская сага". Это был огромный проект, потребовавший очень много времени. Потому что писать для кино на расстоянии нельзя. Взялся за новые киношные и театральные проекты.
– Верите ли вы в пророчества?
– Я где-то читал, что художник сам себе пророчит судьбу. У меня был соблазн повторить судьбу Орфея – погнаться за славой, деньгами. Но в какой-то момент, пройдя через многие искушения, я нашел в себе силы, осознав, что самое главное для меня – работать, писать музыку. И если я что-то не успею написать – просто проиграю свою жизнь. Если у человека есть дар, художественный либо какой-то другой, это поручение, которое ему дает Бог, и он его обязан выполнить. Если ты его не выполняешь, значит, нарушаешь какой-то божий замысел. Я стараюсь не нарушать…
Виктор КУКЛОВ.
Народная газета. – 2005. – 21 студз. – С. 16.
|
