"Юнона" и "Авось": 30 лет на плаву (2011 г., Советская Белоруссия)

"ЮНОНА" И "АВОСЬ": 30 ЛЕТ НА ПЛАВУ

Главная легенда Ленкома не обросла ракушками и по сей день актуальна

Было "Слово"

Летом 1981 года вся Москва говорила о новой рок-опере Алексея Рыбникова, которую поставил в Театре Ленинского комсомола Марк Захаров. Ее показали единственный раз перед закрытием сезона, и только с осени начались регулярные показы спектакля, которому суждено было стать главным театральным событием восьмидесятых не только в России, но и в Европе.

Марк Захаров:

– После "Звезды и смерти Хоакина Мурьеты" – это был первый спектакль, который собирал стадионы, – у нас была амбициозная цель повторить его успех. Сделать еще одну музыкальную драму, современную оперу…

Рыбников после "Хоакина" увлекся литургической музыкой, православными песнопениями, сделал несколько обработок, показал мне. Я стал думать, о чем может быть спектакль, и решил: "Слово о полку Игореве"! Мы предложили Андрею Вознесенскому – он казался нам подходящим человеком именно для этой темы. Но он не захотел работать со "Словом" и предложил свою поэму 70-го года "Авось". Дал мне ее почитать, и я тогда не мог сказать, что сразу загорелся. Но Алексей Рыбников, который прочел всего Вознесенского, начал работу, написал такой музыкальный эскиз и показал мне.

Собралась очень сильная команда: Владимир Васильев, звезда балета Большого театра, был наш хореограф, Шейнцис – художник, Караченцов на роль Резанова и Елена Шанина – Кончита…

Вознесенский, увидев, что получается действительно хороший спектакль, включился в работу, написал специально для спектакля много новых стихов – так, например, "Мы – дети полдорог, нам имя – полдорожье" – это предсмертная ария Резанова.

…В 1981–1982 годах в России случилось идеологическое послабление – первое предвестие скорой перестройки: напечатали притчевого и весьма кусачего "Альтиста Данилова" В. Орлова, стали посмертно печатать Высоцкого и выпускать его диски, послали на Венецианский фестиваль и продали на Запад "Агонию" Климова, снятую и глухо легшую на полку за 7 лет до того, и даже Тарковского выпустили поработать в Италию (а "Сталкер", триумфально принятый в Каннах, хоть и со скрипом, но пролез в советский прокат). Короче, из щелей засквозило, и Вознесенский гениальным своим чутьем угадал: история о дружбе с Америкой нам будет сейчас в жилу. Нет, мы не захватчики Афганистана и не тираны Польши, мы – страна великой культуры, искони желавшая дружбы, и вот у нас даже в крупнейшем театре идет рок-опера о любви русского путешественника к дочери калифорнийского губернатора…

Реальный Резанов ничего общего не имел с тем, которого написал Вознесенский и сыграл Караченцов, – это был хитрый, хоть и просвещенный царедворец, для которого помолвка с дочерью калифорнийского губернатора была еще и выгодной сделкой. Но Вознесенский выдумал своего Резанова и о другом не хотел слышать: "Я хочу – и имею право – думать, что это была любовь! Как бы там ни было, в истории теперь будет так, как мы с Рыбниковым написали, а Захаров поставил". И с этим не поспоришь: художественная правда выше любой другой.

"Ударник не выдаст военную тайну!"

"Хоакина Мурьету", как известно, сдавали 11 раз – с поправками, сокращениями, обвинениями в двусмысленности и т.д. (больше всего нареканий вызвала песня Шарманщика – "В школе с детства нас учили – нет страны чудесней Чили", которой у Неруды вообще не было – ее целиком вписал расхулиганившийся Павел Грушко).

Еще трудней проходил первый мюзикл Захарова – "Тиль". В то, что "Юнона" выйдет, не верил никто. Елена Шанина – первая и, по общему мнению, лучшая Кончита, добровольно ушедшая из спектакля в 1988 году, объясняла ситуацию просто: "Понимаете, если бы там была только Богоматерь, или только Андреевский флаг на сцене, или только русско-американская любовь – все это по отдельности еще могли бы запретить. Но все вместе производило впечатление такой оглушительной наглости, что, видимо, за авторами кто-то стоял – не могли же они себе это позволить вот так, на ровном месте! Дерзости еще можно что-то противопоставить, но наглости – никогда".

И "Юнона" была принята без единой поправки, с легендарной фразой, которую сказала после просмотра женщина из отдела культуры ЦК: "Особенно удался образ Богоматери" (Женщину с младенцем, как именовалась она в программке, играла Людмила Поргина, жена Караченцова).

Марк Захаров:

– Я до сих пор не могу понять – что это было? Вознесенский после этого сразу сказал: надо ехать в Елоховский собор и ставить свечки Богоматери. Правда, потом спектакль посмотрели другие люди…

Чтобы не делать скандала, нам разрешили играть, но ограниченно и вдалеке от религиозных праздников – дабы не смущать советскую молодежь. А потом случилось второе чудо – в Москву приехал Пьер Карден, и Андрей Вознесенский привез его на "Юнону". Карден влюбился в спектакль и пригласил нас на Елисейские Поля в свой театр. Мы тогда посмеялись. Мы объяснили ему, что никто нас не выпустит. Он сказал: "Это я беру на себя". И действительно, нам разрешили эту поездку. И у меня осталось яркое воспоминание от визита в дом на Лубянке – потому что по мере приближения вылета вдруг начинали появляться препятствия. Например, выдавали паспорта: выдали бас-гитаристу, клавишнику, а ударнику не давали. И я на Лубянке рассказывал, что это надежный человек, что я за него отвечаю, что никаких военных тайн он не знает, а если и знает, то не выдаст и под пытками…

Очень интересный человек меня там принимал, Филипп Денисович Бобков, начальник пятого управления (по работе с диссидентами) – он потом с Гусинским работал. Я запомнил, как он на меня смотрел, у него в глазах была ирония… И он пообещал помогать нам – и действительно, паспорт ударнику выдали тут же, и все было решено.

Мы выступили в Париже, имели огромный успех. Особенно понравилась Елена Шанина, может быть, потому, что здесь, на родине, все внимание было привлечено к Караченцову, его знали и любили. А там она поразила всех, и даже Мирей Матье как-то после спектакля поднялась на сцену вместе с Пьером Карденом и преподнесла ей огромный букет красных роз. Потом Карден устроил нам гастроли в Нью-Йорке, где Караченцова назвали "замечательный бас-баритон", я его потом долго так называл.

Валерия ЖАРОВА.

КСТАТИ

Караченцов отмечал юбилей на даче

– В день 30-летия "Юноны и Авось" театр был на гастролях в Санкт-Петербурге, – рассказала нам супруга Николая Караченцова Людмила Поргина. – Там и сыграли юбилейный спектакль. Нас туда никто не позвал. Но зато нам в этот день позвонили все, кто играл и был занят в спектакле. Не знаю, отмечали ли они по приезде что-то в Москве, но мы юбилей праздновали в узком семейном кругу на даче. Накрыли стол. Были свечи, шампанское. Кричали "Ура! Ура!" Пели "Аллилуйя любви" с Колей. А когда мы вернулись в город, встретились с друзьями у нас дома. В гости пришли Володя Кузнецов, Боря Чунаев, Стас Житарев – вся Колина гримерка. Захаров не приходил.

Коля держится молодцом. Сейчас собираемся гулять. Мы работаем каждый день, с логопедами занимаемся. А в Центре Дикуля с Колей занимается личный тренер – красивая молодая девушка. Ежедневно по полтора часа. У нас строгий режим, предписанный врачами.

Зоя ИГУМНОВА.

Минская версия удивила Рыбникова

Минская премьера рок-оперы "Юнона" и "Авось" в Белорусском государственном академическом музыкальном театре состоялась 2 декабря 2002 года и прошла с аншлагом. Постановка до сих пор собирает полный зал, несмотря на то, что показывают ее в последнее время не так уж и часто. Почему? В частности, потому, что приходится то и дело менять исполнительниц роли Кончиты. В труппе об этом говорят с чуть нервной улыбкой, мол, не успеют артистки как следует вжиться в образ дочери губернатора Сан-Франциско, а им уже пора уходить в отпуск – декретный! Событие, безусловно, радостное, но такая чехарда творческому процессу не на пользу.

Алексей Рыбников минский спектакль воспринял благожелательно. Бывший директор и художественный руководитель театра Алексей Исаев, отвечавший за этот проект, в котором более 300 раз сыграл Резанова, не прикладывал никаких сверхусилий, чтобы добиться от композитора согласия на белорусскую постановку. Рыбников приехал на один из первых спектаклей, посетил репетицию и… долго не мог обнаружить актрису, исполнявшую партию Богоматери: небольшого роста Илона Казакевич пела, находясь в оркестровой яме. Алексей Львович был поражен ее вокальными данными (3 октавы), ведь в "Ленкоме" звучала пластиночная фонограмма голоса Жанны Рождественской, так как у Марка Захарова не было артистки, способной брать и очень низкие, и очень высокие ноты.

– Роль Николая Резанова стала для меня первой большой ролью в театре, в котором работаю с 2007 года, – рассказывает актер Сергей Сутько. – Через три месяца после того как Алексей Николаевич Исаев в феврале 2010–го покинул труппу, мне предложили заменить его в спектакле. Спеть-то я бы спел, опасения были другого толка. В постановке Резанову за 40, мне – 30 лет. Я сомневался, смогу ли передать чувства и эмоции человека значительно старше меня (хотя у меня трое детей и кое-какой жизненный опыт имелся). Потому на первых прогонах несколько комплексовал, побаивался. Но постепенно вжился в образ и сегодня с огромным наслаждением выхожу на сцену.

Собеседник.ru. – 2011. – 20 окт.
http://sobesednik.ru/culture/yunona-i-avos-30-let-na-plavu
Советская Белоруссия. – 2011. – 22 окт. – С. 5.

На снимке: Советский мюзикл с триумфом был показан в Париже